Затронув в позапрошлой своей записи тему мотивов, которые движут участниками концертов силами отдыхающих и похожих мероприятий, я забыл еще об одном явлении, пусть не константно, но всё же встречающемся в рамках последних и даже если не вполне вписывающемся в тот континуум психологических импульсов, что был очерчен мной в общих чертах ранее, но своей инаковостью, алиенированностью еще более усиливающего чрезвычайно мучительное и гнетущее впечатление от просмотра подобных действ. По крайней мере, на концерте, который проходил у нас вчера (и слава богу, что вчера, так как если бы он проходил ближе к концу моего пребывания в санатории, я точно бы не удержался), оно имело место. К слову сказать, я был там единственным представителем молодежи, находящимся среди зрителей. В перерыве между бесконечными старушечьими куплетами под баян или просто так, неумелой декламацией чужих стихов о суровой женской доле и фольклором кавказских народов на сцену вышла, дабы, как было объявлено, прочитать два своих собственных стихотворения, непропорционально и даже уродливо толстая девочка, возраст которой по этой причине не мог быть определен однозначно: можно было дать ей как 11, так и, положим, 15 лет. И из этой нелепой, будто сошедшей из-под кисти каких-нибудь циничных и беспринципных карикатуристов или даже с картин Пикассо рубежа 20-х - 30-х гг. физической оболочки вдруг прорвался и заструился по убого оформленному залу звенящий, словно колокольчик, чуть ли не ангелоподобный голос, по-детски неграмотно, но искренне и проникновенно призывающий взлететь на крыльях своей мечты тех, у кого она еще сохранилась, а сохраниться у настоящего творца она непременно должна, и мечтать, мечтать и еще раз мечтать вопреки всему о торжестве прекрасного и бесконечного... И контраст между этим голосом и этими словами и между теми беспорядочно налепленными друг на друга кусками мяса, из недр которых они исходили, был настолько силён, велик и непреодолим, что… нет, даже не буду уточнять, что, поскольку, кроме матерных слов, никаких иных подобрать для этого уточнения у меня не получается. Правда, не получается – страстно хочется Кого-нибудь самого главного обвинить в том, что Он допускает подобные вещи, проклясть, сбросить, наконец, с прогнившего пьедестала… Но что в этом толку-то, по крайней мере сейчас?
Словом, такое вот явление. Неисправимое ли оно? Да, пока неисправимое.
Но когда-нибудь его, конечно, исправят.
После Последнего Восстания его исправят обязательно.
Но чтобы это Восстание свершилось, нам нужно постичь самые темные, самые невозможные, самые недопустимые глубины бытия.
И мы их познаем.
Спасибо тебе, юная поэтесса!