Вчера часа полтора я общался по протоколу icq с хозяйкой По́линой бабушки (в прошлом), а ныне – ее дяди (если такая дефиниция применима к родственным отношениям собак) с очень оригинальным и, безусловно, на 100% подходящим для добермана именем – Барсик. Впрочем, я не об этом (нет, сегодня я не буду перескакивать на своего любимого конька – обсуждение собственной ущербности – и переводить тему в русло банальнейших наблюдений, касающихся дефицита общения, коммуникативного вакуума и т.п., хотя факт полуторачасового общения молодого человека с провинциальной собачницей, которой, вероятно, уже за сорок, сам по себе довольно симптоматичен). Дело в том, что я, давно зная о наличии у вышеописанной женщины (зовут ее Мариной) Барсика, никогда не задумывался, а как он у нее, собственно, появился. Сегодня же, когда речь зашла о восстановлении собачьего организма после различных травм, Марина рассказала мне историю появления у нее этого пса. И, что самое гнусное, истории подобного рода не так уж редки. Да, детали могут существенно различаться (в данном случае хозяева, коим был продан Барсик, поселили его в прихожей метр на метр размером, жестоко избивали за каждую, с их точки зрения, провинность, допускали самовыгул, и собака вследствие всего этого была вознаграждена за свое 3-летнее проживание с этими существами парезом задних конечностей из-за, предположительно, травмы позвоночника, причем в таком состоянии ее спускали с верхних этажей по лестнице на парфорсе и т.п.), но сама тенденция налицо: сегодня очень многие человеческие особи не в состоянии воспитать как вообще крупную собаку служебной породы, так и добермана в частности. Более того, часто этот процесс в принципе не успевает начаться. Как следствие, с собакой прекращают всяческую коммуникацию, нередко морят ее голодом, и ту, если она к тому времени, конечно, выживет, заводчики забирают обратно, при условии что они сами люди отзывчивые и неравнодушные. И слухи о подобных случаях (хотя афишируют их, естественно, не особо охотно) постоянно циркулируют в среде доберманистов (см. соответствующую тему на doberman.info), о том же самом явлении я слышал от наших заводчиков (более того, схожая участь постигла и одну из Полиных сестер, живущую в Мск), и, наконец, когда мы еще только собирались покупать собаку, в клубе нас сразу же поставили в известность касательно этой тенденции (хозяева не справляются с собакой и возвращают ее обратно). Т.е. пока щенок не вырос, он используется в качестве игрушки и объекта для канализации избыточной чувствительности хозяев, а после – не используется уже никак. И если посчитать, сколько таких случаев в процентном соотношении регистрируется по всей стране, цифры, уверен, будут немалые.
В итоге выходит парадоксальная ситуация: уж ежели я, человек крайне безвольный, непоследовательный и безответственный, смог добиться такого результата, который не предполагает, по крайней мере, агрессивную реакцию на каждого встречного прохожего (причем я ни в коей степени не питаю иллюзий относительно своего воспитания Поли, хотя наши заводчики, например, меня даже хвалят, что уже о чем-то говорит), т.е. в целом мою собаку можно считать социализированной, то насколько же должны упомянутые качества быть развиты у тех, кто даже этого не может достигнуть? Насколько далеко должно простираться человечье бессилие, если для них научить собаку элементарным командам (причем собаку отнюдь не самой тупой породы), элементарным правилам общежития в социуме являет собой невыполнимую задачу!? И ведь подобных людишек не упрекнуть в отсутствии мотивации: завести питомца они захотели сами, только вот питомец этот представлялся им вечно пушистым, маленьким и милым комочком, который был создан для удовлетворения их стремления к сентиментальной восторженности, ибо суггестивные свойства соответствующих моделей поведения посредством их активнейшей медиа-эксплуатации весьма и весьма велики. Т.е. у народа в целом даже на таком, казалось бы, бытовом примере, как неспособность воспитать серьезную собаку, можно констатировать резкое снижение волевых качеств, что, конечно, само по себе и не ново. Однако этот бытовой пример может использоваться в качестве своего рода одной из многих лакмусовых бумажек, иллюстрирующих наличие или отсутствие у нации волевых качеств (которые неизбежно связаны с такими вещами, как способность к мобилизации, стремление к экспансии, пассионарность и т.д. и т.п., т.е., в конце концов, являются одним из признаков здоровья нации). Скажем, в 30-е – 50-е гг. владение служебными собаками в основном детерминировалось принадлежностью к определенной социальной группе (военные), что несколько затрудняет сравнение с нынешней ситуацией, но я уверен, случаев неспособности воспитать в те годы такую собаку было гораздо меньше. Можно даже вывести следующую формулу: если в целом нация справляется с задачей воспитания, скажем, добермана, - то эта нация имеет достаточный запас волевых качеств и, следовательно, вполне жизнеспособна. Если же нация справляется с этой задачей кое-как, то волевой потенциал ее занижен, и перспективы ее дальнейшего суверенного существования далеко не такие радужные, как в первом случае.
Очевидно, запись не закончена – так неожиданно я бы вряд ли ее оборвал, ну да ладно.
В итоге выходит парадоксальная ситуация: уж ежели я, человек крайне безвольный, непоследовательный и безответственный, смог добиться такого результата, который не предполагает, по крайней мере, агрессивную реакцию на каждого встречного прохожего (причем я ни в коей степени не питаю иллюзий относительно своего воспитания Поли, хотя наши заводчики, например, меня даже хвалят, что уже о чем-то говорит), т.е. в целом мою собаку можно считать социализированной, то насколько же должны упомянутые качества быть развиты у тех, кто даже этого не может достигнуть? Насколько далеко должно простираться человечье бессилие, если для них научить собаку элементарным командам (причем собаку отнюдь не самой тупой породы), элементарным правилам общежития в социуме являет собой невыполнимую задачу!? И ведь подобных людишек не упрекнуть в отсутствии мотивации: завести питомца они захотели сами, только вот питомец этот представлялся им вечно пушистым, маленьким и милым комочком, который был создан для удовлетворения их стремления к сентиментальной восторженности, ибо суггестивные свойства соответствующих моделей поведения посредством их активнейшей медиа-эксплуатации весьма и весьма велики. Т.е. у народа в целом даже на таком, казалось бы, бытовом примере, как неспособность воспитать серьезную собаку, можно констатировать резкое снижение волевых качеств, что, конечно, само по себе и не ново. Однако этот бытовой пример может использоваться в качестве своего рода одной из многих лакмусовых бумажек, иллюстрирующих наличие или отсутствие у нации волевых качеств (которые неизбежно связаны с такими вещами, как способность к мобилизации, стремление к экспансии, пассионарность и т.д. и т.п., т.е., в конце концов, являются одним из признаков здоровья нации). Скажем, в 30-е – 50-е гг. владение служебными собаками в основном детерминировалось принадлежностью к определенной социальной группе (военные), что несколько затрудняет сравнение с нынешней ситуацией, но я уверен, случаев неспособности воспитать в те годы такую собаку было гораздо меньше. Можно даже вывести следующую формулу: если в целом нация справляется с задачей воспитания, скажем, добермана, - то эта нация имеет достаточный запас волевых качеств и, следовательно, вполне жизнеспособна. Если же нация справляется с этой задачей кое-как, то волевой потенциал ее занижен, и перспективы ее дальнейшего суверенного существования далеко не такие радужные, как в первом случае.
Очевидно, запись не закончена – так неожиданно я бы вряд ли ее оборвал, ну да ладно.